Пол в комнате имел небольшой наклон вправо (если смотреть в направлении окон) и был покрыт толстой циновкой, такой, какими покрывали пол и скамьи на петушиных боях, но настолько грязной, что первоначальный ее цвет невозможно было определить. Окна – одно большое полукруглое и два длинных и узких по бокам – пропускали еще довольно света с улицы, над которой постепенно сгущались небеса. Конечно, и меха под горностай, и стеклянные драгоценности гораздо лучше смотрелись бы при свете свечей, но хозяйка боялась пожара.

Королевы, которые прекрасно получались у миссис Сомон, отличались в большинстве своем неземной красотой. Что касается моральных качеств, то ими, как водится, были наделены короли. Каждого недоброго короля можно было узнать либо по злой усмешке, либо по ужасу, застывшему на его лице, по всей вероятности свидетельствуя об обстоятельствах, в которых данный король встретил свой конец. Над фигурами, несколько нетвердо держащимися на ногах, возвышалась слегка идеализированная статуя Георга II, семидесятипятилетнего старика, который был, однако, представлен румяным тридцатилетним молодцом, выпячивающим грудь перед ныне покойной Каролиной Ансбахской [47] .

Бесшумно двигаясь по толстой циновке, Джеффри дошел до следующего пролета и поднялся по лестнице.

«Значит, – думал он, – ее зовут Китти Уилкис».

Фамилии служанки он никогда не знал, да и не задумывался о ней прежде. У девушки были темные волосы, но белая кожа; подражая Пег, она держалась манерно и старалась делать свою речь изысканной; несмотря на плотное телосложение, она казалась нервной и неуверенной в себе. И все же, если она решится прийти сюда после того, что произошло сегодня утром на Сент-Джеймсской площади…

«Гляди в оба! Будь осторожен!»

Но вокруг не раздавалось ни звука и не было ни души.

На этом этаже, который также имел легкий наклон вправо, по обеим сторонам шли так называемые гроты, похожие на просторные лари, выступающие из стен. Заглянув в грот, можно было увидеть какую-то сцену, нарисованную на дереве или холсте, а на ее фоне – восковые фигуры. Здесь, однако, хозяйка решилась сделать освещение, поскольку света из окон явно не хватало; к тому же он не проникал через стенки гротов, так что сцены, изображенные в них, были бы просто не видны.

В каждом гроте на полу стояла короткая свеча, заключенная в жестяную коробку с дырочками на крышке. Тоненькие лучики света поднимались кверху и слегка колебались, отчего казалось, что картина подернута легкой дымкой. Хотя лестница как будто кончалась именно здесь, наверху был еще один этаж.

Пытаясь вспомнить, что он уже слышал про экспонаты Галереи, Джеффри решил, что грот с молящимся восковым мусульманином на переднем плане должен изображать гробницу Магомета. В другом гроте находилось довольно скверно сделанное озеро Килларни. Был здесь и готический грот, поскольку мода на готику распространена была в не меньшей степени, чем на все китайское.

Джеффри шел по грязной циновке, озираясь и громко выкликая Китти по имени. Затем он приблизился к готическому гроту, находящемуся справа от него.

Из грота на Джеффри не отрываясь смотрела женщина в белых одеждах, с волнением во взгляде; она напоминала Лавинию Крессвелл, но была выше ростом. Над головой женщины возвышалось некое подобие каменной арки, за ее спиной виднелись развалины замка. Слабое свечение, поднимающееся снизу и озаряющее женщину с двух сторон, делало ее лицо и глаза настолько живыми, что Джеффри даже вздрогнул и лишь потом сообразил, что женщина – восковая, а глаза у нее – из стекла.

Но он ведь явно слышал что-то – то ли звук шагов, то ли какое-то движение или, может быть, шуршание шлейфа по доскам пола.

– Где вы, Китти? – крикнул он. – Это вы? Здесь есть кто-нибудь?

В ответ ли на его слова, или просто по случайному совпадению, но в этот самый момент со стороны лестницы, вернее, из комнаты внизу до него донеслось тихое пение:

Замерев на месте, Джеффри повернул голову вправо и взглянул в направлении лестницы, ведущей вниз.

Вряд ли можно было назвать мелодией царапанье кустарно сработанного смычка по струнам кустарно же сработанной скрипочки. Да и голос – хриплый, на грани шепота – мало походил на пение. Тем не менее там, внизу, в полумраке, в окружении королей и королев, кто-то пиликал на скрипке, выводя мотив и слова, которые на протяжении нескольких веков с самого детства были на слуху многих.

В ответ тот же хриплый голос возразил:

Последние слова Джеффри Уинн как будто не слышал. Далее шло предложение укрепить мост золотом и серебром и ответ на него, потом – дешевыми хлебцами. Но и этого уже не слышал Джеффри. Ему казалось, что разум его мгновенно просветлел, хотя любой сторонний наблюдатель решил бы скорее, что Джеффри Уинн просто лишился разума. Джеффри обернулся и поглядел в глаза восковой фигуре.

– Вот! – прошептал он. – Вот ответ! Единственный, поскольку… «Берегись!»

Чувство опасности, которое, еще не достигнув мозга, уже послало предупреждение его мышцам, не было чисто инстинктивным. Что-то шевельнулось у него за спиной, а может быть, это было просто дыхание человека, стоящего вплотную к нему.

Джеффри бросился на пол, упал на живот, мгновенно перевернулся на бок, резко выбрасывая ногу, и тут же снова вскочил, словно гуттаперчевый котенок.

В свете свечей, стоящих на полу, сверкнул серебряный клинок: это человек за спиной Джеффри сделал глубокий выпад, метя ему в спину. Нападающий – хоть он и промахнулся и потерял равновесие – все же удержался на ногах. Острие его шпаги задело женщину в гроте, проткнув белый шелк ее платья; восковая фигура закачалась, но удержалась на месте. Нападающий же выпрямился и встал в оборонительную стойку.

Доставая шпагу, Джеффри успел разглядеть незнакомца – человека средних лет в синем камзоле и белом жилете. Затем Джеффри сделал глубокий выпад, направленный в правую сторону груди противника.

Но в поединке с этим человеком у Джеффри не было абсолютно никаких шансов. Мало кто из фехтовальщиков, потеряв равновесие во время выпада, сумел бы вернуться в оборонительную позицию и, искрутившись, еще парировать выпад, направленный по касательной.

Незнакомец же парировал его с легкостью.

Он тяжело дышал, так же как и Джеффри. Защищаясь, незнакомец оказался в положении, неудобном для контратаки. Но он и не собирался контратаковать: мастерство его было видно и так. Он просто рассмеялся в лицо Джеффри.

– Не старайтесь, – сказал он. – Вы же видите, вам меня все равно не достать. Для новичка ваши упражнения еще сгодятся, но вообще Хэмнит Тониш сильно вас переоценил.

– Тем более зачем было колоть меня в спину, если вы были так уверены, что можете выиграть честно?

– Честно? Что значит «честно»? Что вы глупости говорите?

Клинки скрещивались, описывали круги, вновь сшибались. И через границу, образуемую скрещенными клинками, внимательно смотрели в глаза друг другу два противника, которые осторожно двигались на чуть согнутых ногах, отставив для равновесия левую руку.